Социокультурная детерминация смысложизненного кризиса в развитии личности | Научные публикации | Психологический журнал

К. В. Карпинский, кандидат психологических наук, доцент, заведующий кафедрой экспериментальной и прикладной психологии Гродненского государственного университета им. Я. Купалы.

В статье анализируется социальная, культурная, историческая обусловленность процессов поиска и практической реализации личностью смысла индивидуальной жизни.

Обосновывается влияние социокультурного контекста на механизмы и закономерности возникновения, протекания и преодоления различных видов смысложизненного кризиса в развитии личности.

Ключевые слова: личность, смысл жизни, источники смысла жизни, смысложизненный кризис, социокультурная детерминация.

Sociocultural determination for meaning in life crisis in personality development

C. V. Karpinsky, PhD in Psychology, Associate Professor

In article the social, cultural, historical conditionality of search and practical realization by the person of meaning in individual life is analyzed. The influence of sociocultural context on mechanisms and regularities of occurrence, course and overcoming of various kinds of meaning in life crisis in personality development is discussed.

Key words: personality, meaning of life, sources of meaning in life, crisis of meaning in life, sociocultural determination.

В процессе исторического развития каждое общество вырабатывает уникальную систему культурных ценностей. Важным параметром оценки и сравнения различных обществ и культур выступает гомогенност–гетерогенность их ценностных систем. Он целостно отражает состояние аксиосферы и определяет специфику процессов репродукции, сохранения и трансляции ценностей в жизнедеятельности социума. В зависимости от степени содержательной разнородности ценностей, лежащих в основе духовной жизни, общества с известной долей условности могут подразделяться на монистические и плюралистические.

В обществах с ценностным монизмом безраздельно господствует система ценностей, которая, как правило, санкционируется и охраняется государством, сакрализируется и благословляется церковью либо одобряется другим авторитетным (властным) социальным институтом. Массовое распространение этой системы ценностей обеспечивается мощным разветвленным механизмом, предполагающим добровольные и насильственные способы приобщения индивида (пропаганда, просвещение, индоктринация, инициация и так далее). В целях поддержания стабильности официальной (традиционной) системы ценностей общество вырабатывает различные защитные механизмы, препятствующие свободному обмену ценностями с внешним окружением и подавляющие рост альтернативных и оппозиционных ценностных систем в субкультурах и социальных группах. Смысложизненный поиск индивида в таких обществах управляется и контролируется со стороны определенных социальных институтов, которые обладают своего рода монополией на обоснование «правильного» смысложизненного норматива.

В обществах ценностного плюрализма допускается сосуществование многочисленных, порой противоречивых, ценностных систем, ни одна из которых заведомо не получает приоритета как «единственно верная» и не насаждается поголовно за счет административного, религиозного или какого–либо другого ресурса. Такое общество не только не воздвигает непроницаемых барьеров для притока ценностей из других культур, но и создает условия для их свободной циркуляции, а также культивирует умножение ценностей конкретных субкультур и сообществ. Поиск индивидом смысла жизни в обществах ценностного плюрализма — его личное дело, в которое социальные институты вмешиваются не столь директивно, как в условиях монистической системы. В конкуренции за возможность влияния на смысложизненный выбор индивида здесь практикуются более тонкие манипуляции с его ценностным сознанием и подсознанием.

Современные постсоветские общества осуществляют нелегкий переход от ценностного монизма к плюрализму. В этой связи перед социальными и гуманитарными науками встает комплексная проблема, требующая изучения последствий этого перехода во всех сферах жизни общества и личности. Психологическую науку интересует, в частности, его воздействие на процессы поиска, обретения, реализации и утраты личностью смысла индивидуальной жизни. В настоящее время психология еще не располагает надежными данными о том, как видоизменяются психические механизмы и закономерности определения и осуществления личностью смысла жизни в разных социальных и культурных условиях. Этот вопрос не подвергался систематическому рассмотрению ни в одной из отраслей отечественной и зарубежной психологии. Имеются лишь очень скромные и фрагментарные сведения о межкультурной изменчивости ценностей, которые избираются и преследуются людьми в качестве источников смысла в жизни ^{[10] [18] [25] [26] [31]}; различиях уровня осмысленности жизни людей в разных обществах, культурах и субкультурах ^{[17] [28]}; буферном эффекте смысла жизни по отношению к стрессу аккультурации ^{[22] [23]}; межкультурных различиях в ориентации на процессуальный (смыслопоисковая активность) и результативный (переживание осмысленности) аспекты смысла жизни ^[29]. Вместе с тем, проблема модифицирующего влияния социального, культурного и исторического контекста на смысложизненную активность личности заслуживает того, чтобы в перспективе составить предмет нового исследовательского направления — социальной, исторической и кросс–культурной психологии смысла жизни.

Постановка подобной проблемы становится возможной в рамках неклассической парадигмы в психологии, утверждающей первичность мира социально–культурных ценностей по отношению к индивидуальным ценностям как структурам внутреннего мира личности ^[9]. С точки зрения данной парадигмы, личность «конструирует» смысл индивидуальной жизни из смысловых содержаний культуры, кристаллизованных в жизнедеятельности малых и больших человеческих общностей ^[3]. Принимая социальные ценности в качестве источников смысла собственной жизни, личность впитывает, наследует те противоречия, которые объективно присутствуют в ценностной сфере и духовной жизни общества. В индивидуально преломленной и субъективно превращенной форме эти противоречия продолжают существовать и воспроизводиться в процессах поиска и практической реализации личностью смысла жизни.

Вполне возможно, что смысложизненные затруднения и противоречия, с которыми сталкивается личность, качественно различаются в обществах ценностного монизма и плюрализма. Общества ценностного монизма, например, оказывают давление на личность в форме навязывания чуждой ей системы значений, смыслов и ценностей, некритическое принятие которых приводит к внутреннему «расколу» между знаемым, социально желательным и реально действующим, индивидуально приемлемым смыслом жизни. В этом случае самостоятельно выработанные личностью смысложизненные ценности «могут не найти адекватно воплощающих их объективных значений, а тогда они начинают жить как бы в чужих одеждах» ^[8]. Анализируя закономерности становления личности в условиях тоталитаризма, В. Э. Чудновский отмечает еще одну интересную особенность формирования смысла жизни. Речь идет о возникающей в результате идеологического нажима «монолитной» структуре смысла жизни, в которой «ведущий компонент иерархии приобретает упрощенную однонаправленную структуру и подавляет другие компоненты иерархии. Такой «оголенный» смысл жизни начинает играть негативную роль в становлении личности» ^[15]. С другой стороны, единообразие общественных ценностей не только таит в себе угрозу полноценному развитию личности, но и создает некоторые преимущества для поиска смысла жизни. В одной из своих работ В. Франкл констатирует, что в странах социалистического лагеря частота встречаемости неврозов, имеющих под собой смысложизненную «почву», была значительно ниже, чем в американском и западноевропейских обществах. Этот факт он объясняет тем, что общество, принуждая индивида к выполнению определенного дела, автоматически вовлекает его в процесс осуществления ценностей ^[14]. Известный экзистенциальный психотерапевт И. Ялом также считает, что в традиционных обществах нахождение личностью смысла жизни гарантировано единственностью и безальтернативностью системы ценностей и смыслообразующих занятий, которые, как правило, связаны с удовлетворением повседневных нужд. Изобилие культурных ценностей, присущее современным высокоразвитым обществам, шокирует личность богатством выбора стилей и смыслов жизни, проблематизирует процесс жизненного самоопределения ^[16].

Подводя итог сказанному, следует подчеркнуть, что общества ценностного монизма и плюрализма предоставляют личности объективно разные условия для нахождения и реализации смысла своей жизни. Однако дефицит конкретных исследований не позволяет аргументировано утверждать, что определенный тип аксиосферы более предпочтителен с точки зрения стимулирования и оптимизации смысложизненной активности личности. Можно только предполагать существование некого оптимума многообразия социокультурных ценностей, за пределами которого личность сталкивается с психологическими проблемами избыточности либо недостаточности вариантов смысложизненного выбора. Логично допустить и то, что с увеличением неоднородности социальных ценностей пропорционально возрастает и содержательная гетерогенность личностного смысла жизни.

Аксиосфера современного белорусского общества походит на многослойный комплекс, в котором одновременно представлены ценности эгоцентрического, группоцентрического, просоциального и общечеловеческого характера. Государство масштабно ведет идеологическую работу, связанную с пропагандой среди населения национальных и общечеловеческих ценностей, концентрирующих интересы социальных групп, общества и человечества в целом. Весомый вклад в духовную жизнь белорусского общества вносят возрождающиеся религиозные ценности. Они традиционно отличаются трансцендентной направленностью, в чем сближаются с ценностями государственной идеологии. В то же время через средства массовой информации, кино– и видеопродукцию, эстраду, Интернет и другие каналы массовой коммуникации транслируются более приземленные ценности гедонистического, материалистического, виталистического содержания. Несмотря на содержательные различия, их объединяет эгоцентрическая направленность, то есть узкая ориентация на индивидуальное благо и частные интересы личности. Важно отметить, что государство стремится к соблюдению прав и свобод личности в области мировоззренческого самоопределения и лишь за редким исключением противодействует распространению в обществе какой–либо системы ценностей. Это значит, что личность формирует смысл собственной жизни в условиях ценностного либерализма, который предполагает свободу утверждения или отрицания любых ценностей по отдельности и в любых сочетаниях. На наш взгляд, такой уклад аксиосферы в целом способствует продуктивному поиску и реализации смысла индивидуальной жизни, но, вместе с тем, может детерминировать специфические смысложизненные дилеммы и коллизии в развитии личности. Ключевой вопрос заключается в том, существует ли «теневая сторона» ценностного либерализма и плюрализма в виде негативных последствий для формирования и функционирования личности.

В качестве одного из таких последствий следует рассматривать смысложизненный кризис — специфическое длящееся состояние в личностном развитии, обусловленное наличием неразрешимых или неразрешенных противоречий в поиске и практической реализации смысла жизни ^{[5] [6]}. В научной литературе он обозначается разными терминами: «экзистенциальный невроз», «фрустрация потребности в смысле жизни», «метапатология», «кризис ноодинамики» и так далее. Эпидемиология смысложизненных кризисов, переживаемых членами определенного общества, в известной степени является индикатором состояния его аксиосферы. Феноменология этих кризисов может рассказать не только о смысложизненных проблемах конкретной личности, но и косвенно свидетельствовать о противоречиях, глубоко укоренившихся в системе ценностей общества и культуры. Разным типам противоречий, вызревающим в сфере общественных и личностных  ценностей, соответствуют различные формы смысложизненного кризиса.

В большинстве концепций смысложизненный кризис рассматривается как состояние абсолютной бессмысленности, обусловленное либо отсутствием смысла в жизни и неспособностью его отыскать ^{[11] [12] [14] [16] [24]}, либо утратой смысла жизни в критической ситуации и невозможностью его восстановить, возродить ^[2]. Определяющим признаком этого состояния выступает полное отсутствие ценностей, которые могли бы устойчиво побуждать к жизни, придавать ей мотивационную привлекательность и эмоциональную насыщенность, а также направлять личность на преобразование наличных жизненных обстоятельств в соответствии с субъективным образом желаемой и должной жизни. Для описания феноменологии данного состояния удачно подходят метафоры «экзистенциального вакуума» ^[14] и «ценностного отчуждения» ^[13], поскольку личность в действительности страдает от дефицита ценностей, которые организовывали, структурировали и наполняли бы ее жизнь смыслом. Примечательно то, что указанные формы смысложизненного кризиса в развитии личности косвенно сигнализируют об определенных проблемах аксиосферы общества. Кризис бессмысленности является «знамением» незрелой, распадающейся или трансформирующейся системы социальных ценностей, которая еще либо уже не способна полноценно регулировать индивидуальную и групповую жизнедеятельность. Кризис смыслоутраты наиболее часто встречается в обществах, переживающих негативные события макросоциального масштаба (природные катаклизмы, антропогенные катастрофы, войны, государственные перевороты и тому подобное), которые обессмысливают устоявшиеся системы социальных и личностных ценностей.

Таков традиционный взгляд на детерминацию смысложизненного кризиса, в основе которого зачастую лежат плохо осознаваемые и не всегда верные допущения: 1) наличие смысла в жизни является безусловным благом для личности и залогом ее прогрессивного развития, продуктивности, благополучия, адаптации и здоровья; 2) отсутствие или разрушение смысла жизни неизбежно оборачиваются для личности психологическими проблемами; 3) при этом совсем неважно, каков этот смысл по своим содержательным и формальным (структурным, функциональным, темпоральным, энергетическим) параметрам. В реальности далеко не всякий смысл жизни служит фактором восходящего развития, жизненной продуктивности и устойчивого благополучия личности. При определенных условиях смысл жизни превращается из блага, отвечающего одной из насущных потребностей, в бремя, которое мешает нормальной жизнедеятельности личности. В этой связи актуализируется вопрос о психологических критериях адекватности, гармоничности, оптимальности смысла жизни, о механизмах и закономерностях его деформации, а также о путях и средствах его коррекции.

Очевидно, что искажение психологических свойств и функций смысла жизни приводит к всевозможным срывам, нарушениям личностного развития, которые составляют достаточно обширную группу смысложизненных кризисов. В отличие от «классических» кризисов бессмысленности и смыслоутраты, подобные кризисы еще практически не исследованы психологической наукой. На сегодняшний день их феноменология, этиология и патогенетическое влияние на личность мозаично описаны в концепции биографических кризисов ^{[1] [7]}, концепции ценностного кризиса ^[21] и концепции неадекватного смысла жизни ^[15]. Во многом это объясняется особенностями возникновения и протекания таких кризисов, которые вызревают изнутри и незаметно для носителя дисгармоничного смысла жизни, не приурочены к наступлению определенных жизненных событий и не привлекают к себе внимания бурной, стремительной динамикой. Эти кризисы характеризуются стертой, смазанной феноменологической картиной: в ней нет той интенсивности, болезненности, регулярности и тотальности субъективных переживаний, которая выделяет кризисы бессмысленности и смыслоутраты. Они легко маскируются другими негативными психическими состояниями (депрессией, тревогой, напряженностью, усталостью, эмоциональным выгоранием и так далее) и сложны для диагностики, поскольку из их феноменологии может «выпадать» главный идентифицирующий признак традиционно изучаемых кризисов — резко пониженный уровень общей осмысленности жизни. Этот формально–динамический показатель, наоборот, может быть удовлетворительным или даже высоким, поскольку смысл все же присутствует в жизни, но качество выполнения этим смыслом отражательной, регуляторной, коммуникативной, антистрессорной и прочих функций в жизнедеятельности личности остается критически низким. В силу данного обстоятельства методики, предназначенные для оценки уровня осмысленности жизни (например, хорошо известный Тест смысложизненных ориентаций), не вполне пригодны для исследования смысложизненного кризиса, так как не учитывают его специфических субъективных и поведенческих проявлений ^[4].

Выводы

Детерминация смысложизненного кризиса в развитии личности сложна и вариативна, а для ее описания требуется тонкая дифференциация научных терминов. Психологическое понятие смысложизненного кризиса обобщает широкий круг кризисных явлений, возникающих на основе бытийных противоречий в системе отношений личности c ее целостной жизнью. Кризис бессмысленности, для которого характерно тотальное отсутствие смысла жизни и невозможность его определить, и кризис смыслоутраты, при котором смысл жизни уничтожается непреодолимой ситуацией, являются лишь частными разновидностями смысложизненного кризиса. Кроме того, обособляется большая и малоисследованная группа кризисов, произрастающих из неадекватного, дисгармоничного по своим психологическим свойствам смысла жизни, который личность к своему несчастью пытается реализовать. Парадоксально, но факт: движущее противоречие кризиса может корениться не в том, чтобы отыскать, уберечь и довести до практической реализации адекватный смысл жизни, а в том, чтобы освободиться от неадекватного смысла, воздержаться от его воплощения в жизнь, нейтрализовать его деструктивное влияние на развитие личности.

В психологическом анализе смысла жизни в полной мере применимо понятие функционального оптимума, то есть такого комплекса характеристик, при наличии которых смысл жизни конструктивно и продуктивно выполняет свои регуляторные функции по отношению к поведению, отдельным видам деятельности, целостной жизнедеятельности, а также процессу развития личности. В этот комплекс включаются многочисленные параметры, относящиеся и к форме, и к содержанию смысла жизни как психического образования личности. Когда речь идет о неоптимальном, дисгармоничном по содержательным параметрам смысле жизни, следует иметь в виду не только неадекватность данного смысла объективным обстоятельствам индивидуальной жизни и уникальным особенностям конкретной личности, но и его несообразность более широкому социальному и историческому контексту, в котором практическая реализация такого смысла жизни существенно осложняется. Различные общества и культуры предоставляют личности разные условия не только для нахождения и обретения, но и для практического воплощения смысла собственной жизни. Конкретное социокультурное окружение в отдельную историческую эпоху фасилитирует реализацию одних, и в то же время ингибирует осуществление других смыслов жизни, то есть проводит своеобразный отбор смысложизненных ценностей. Наряду с локально–культурными и эпохальными закономерностями ценностного отбора должны также существовать транскультурные и сквозные исторические закономерности, в силу действия которых во всех человеческих сообществах во все времена приоритет отдавался определенной группе источников смысла жизни. Эти ценности могут считаться поистине общечеловеческими, родовыми смыслами жизни, поскольку они отобраны объективной логикой сугубо человеческого способа бытия и кристаллизуют в себе те объекты и явления жизненного мира, которые сохраняли предельную значимость для всех людских поколений и культур.

Кроме того, в любом социокультурном сообществе бытуют (по крайней мере, временно) такие смысложизненные ценности, которые отторгаются объективной логикой его жизнедеятельности. Следование этим ценностям в повседневной жизни негативно сказывается на уровне адаптации, субъективном благополучии и психическом здоровье личности, поскольку среда выставляет труднопреодолимые, а порой и непреодолимые барьеры для практического воплощения неодобряемых или даже порицаемых смыслов жизни. Мировая художественная литература изобилует иллюстрациями тому, как содержательно определенный смысл жизни, исповедуемый конкретной личностью, не вписывается в объективные требования социокультурной среды, ввергает личность в состояние затяжного конфликта с ближним и дальним окружением и превращается в мощный фактор деструктивного личностного кризиса. В психологической науке вопрос о предпосылках и последствиях рассогласования индивидуального смысла жизни с культурными и историческими стандартами общественного образа жизни пока еще не обсуждается.

Между тем, решение данного вопроса представляется чрезвычайно значимым для понимания психической феноменологии, механизмов и закономерностей смысложизненного кризиса в развитии личности. Его постановка уже давно назрела и подготовлена большим объемом эмпирических фактов, добытых психологами при изучении взаимосвязей между содержанием ведущих ценностей личности и различными формами ее психологического благополучия–неблагополучия. В объяснении этой фактологии могут быть избраны три принципиальных пути:

1. объяснение внутренней природой ценностей, присвоение которых помогает либо вредит нормальному развитию, адаптации и здоровью личности. Такой способ объяснения в большей степени подходит для этико–мировоззренческих учений, а в психологии встречается в тех теориях, которые опираются на имплицитные или эксплицитные этические аксиомы, придерживаются явных или неявных аксиологических пристрастий. При этом одни смысложизненные ценности объявляются «здоровыми», а другие — «кризисогенными» и «болезнетворными» с точки зрения вклада в психологическую судьбу личности;
2. объяснение внутренней природой человека, для которой не все смысложизненные ценности одинаково полезны. Этот способ культивируется в основном философско–антропологическими учениями, а также психологическими теориями, которые фундированы на учениях подобного рода. Общий постулат этих теорий заключается в том, что человек наделен определенным набором базовых потребностей, чаще всего врожденных, а социокультурные ценности–источники смысла жизни могут быть ранжированы по критерию соответствия этим сущностным потребностям. Те смыслы жизни, которые органичны природе человека, гарантируют ему прогрессивное личностное развитие, а те смысложизненные ценности, которые не удовлетворяют базовым потребностям, ввергают человека в личностный кризис, стагнацию и регресс;
3. объяснение спецификой взаимодействия личности с внешним социокультурным контекстом, в котором развертывается процесс реализации смысложизненных ценностей. Данный способ объяснения видится наиболее перспективым для построения психологического знания о механизмах и закономерностях влияния ценностного содержания смысла жизни на формирование и функционирование личности. Но на этом пути, в первую очередь, необходимо признать, что ценности–источники смысла жизни различаются по степени конгруэнтности определенной микро– и макросреде, которая объективно способствует или препятствует их практическому осуществлению. Вероятно, чем выше конгруэнтность между личностным смыслом жизни и средовыми ресурсами, тем ниже риск возникновения и тяжесть течения смысложизненного кризиса в развитии личности.

На теоретическом уровне любую смысложизненную ценность можно охарактеризовать с точки зрения конгруэнтности объективной логике жизнедеятельности отдельной социокультурной общности и всего человечества. Однако на уровне эмпирического исследования это превращается в затруднительную задачу, что обусловлено нереальностью учета и охвата всех аспектов взаимодействия личности со своим окружением. Некоторый оптимизм вселяет возможность изучения тех противоречий, которые возникают в результате столкновения индивидуального смысла жизни с объективными возможностями и ограничениями, накладываемыми ближайшей микросредой и ее субкультурой. В последние годы появляются исследования–прецеденты, демонстрирующие, например, зависимость субъективного благополучия и психического здоровья работника от степени консонанса–диссонанса его индивидуальных ценностей с ценностями профессиональной среды и корпоративной субкультуры ^{[19] [20] [30]}. Аналогичный подход является многообещающим в психологических исследованиях механизмов возникновения, протекания и преодоления личностью кризиса смысла жизни.

Несмотря на постоянно разрастающийся массив фактического материала, механизмы, опосредующие позитивное или негативное воздействие индивидуальных ценностей на благополучие личности в определенном социокультурном контексте, только лишь намечаются. Пионерской работой в данном направлении является исследование L. Sagiv и S. Schwartz, в котором описаны три гипотетических механизма. Первый из них — механизм средовых аффордансов, то есть особенностей социокультурного окружения, которые избирательно стимулируют или блокируют практическую реализацию личностно значимых ценностей. Второй механизм — социальные санкции, то есть поощрения и наказания, которые общество применяет к личности в зависимости от степени совпадения ее ценностных предпочтений с системой нормативно предписанных ценностей. Третий механизм — внутренний конфликт, который возникает в связи с тем, что личность зачастую интериоризирует амбивалентные ценности нескольких социальных групп и субкультур ^[27]. Малая ресурсная обеспеченность, ценностные разногласия с социальным окружением, дезинтеграция ценностей — все это предпосылки личностного неблагополучия, которые модифицируются социокультурной ситуацией.

Смысложизненный кризис является особой формой психологического неблагополучия личности, в генезисе и динамике которой могут быть задействованы все упомянутые выше психологические механизмы. Феноменология и детерминация кризиса существенно «контекстуализируется» социальными и культурными условиями, c которыми личность вынуждена взаимодействовать в процессе поиска и практической реализации смысла собственной жизни. В свое время В. Франкл заметил, что у каждого исторического времени свои неврозы, и в качестве типичных болезней современности — «ноогенных неврозов» — назвал кризисы смысла жизни. В развитие этой мысли можно добавить, что каждому обществу и каждой культуре присущи свои виды смысложизненного кризиса, специфика которых зависит от неповторимого социального, культурного и исторического контекста.

Литература

1. Ахмеров, Р. А. Биографические кризисы личности: автореф. дис. … канд. психол. наук: 19.00.01 / Р. А. Ахмеров; ИП РАН. — М., 1994. — 24 с.
2. Василюк, Ф. Е. Психология переживания (анализ преодоления критических ситуаций) / Ф. Е. Василюк. — М.: Изд–во Моск. ун–та, 1984. — 200 с.
3. Карпинский, К. В. Многомерная онтология смысла жизни / К. В. Карпинский // Психологический журнал. — 2006. — №1. — С. 44–50.
4. Карпинский, К. В. Опросник смысложизненного кризиса / К. В. Карпинский. — Гродно: Изд–во ГрГУ им. Я. Купалы, 2008. — 126 с.
5. Карпинский, К. В. Психологическая характеристика смысложизненного кризиса / К. В. Карпинский // Белорусский психологический журнал. — 2005. — №1. — С. 20–28.
6. Карпинский, К. В. Смысложизненный кризис в развитии личности как субъекта жизни / К. В. Карпинский // Субъектный подход в психологии / под ред. А. Л. Журавлева, В. В. Знакова, З. И. Рябикиной, Е. А. Сергиенко. — М.: Изд во «Институт психологии РАН», 2009. — С. 186–199.
7. Кроник, А. А. Субъективная картина жизненного пути как предмет психологического исследования, диагностики и коррекции: дис. ... д–ра психол. наук: 19.00.01 / А. А. Кроник; ИП РАН. — М., 1994. — 71 с.
8. Леонтьев, А. Н. Деятельность. Сознание. Личность / А. Н. Леонтьев. — М.: Политиздат, 1975. — 304 с.
9. Леонтьев, Д. А. Неклассический вектор в современной психологии / Д. А. Леонтьев // Теория и методология психологии: постнеклассическая перспектива / отв. ред. А. Н. Журавлев, А. В. Юревич. — М.: Изд–во «Институт психологии РАН», 2007. — С. 74–94.
10. Леонтьев, Д. А. Эмпирическая типология смыслов жизни в США и России / Д. А. Леонтьев, Е. Н. Осин // Смысл жизни и акме: 10 лет поиска. В 2 ч. / под ред. А. А. Бодалева, В. Э. Чудновского, Н. Л. Карповой. — Часть 1. — М.: Смысл, 2004. — С. 72–81.
11. Мадди, С. Р. Смыслообразование в процессе принятия решений / С. Р. Мадди // Психологический журнал. — 2005. — Т.26. – №6. — С. 87–101.
12. Обуховский, К. Галактика потребностей. Психология влечений человека / К. Обуховский. — СПб.: Речь, 2003. — 296 с.
13. Осин, Е. Н. Смыслоутрата как переживание отчуждения: структура и диагностика: автореф. дис…. канд. психол. наук: 19.00.01 / Е. Н. Осин; МГУ. — М., 2008. — 23 с.
14. Франкл, В. Человек в поисках смысла / В. Франкл. — М.: Прогресс, 1990. — 368 с.
15. Чудновский, В. Э. Становление личности и проблема смысла жизни: Избранные труды / В. Э. Чудновский. — М.: Изд–во МСПИ, 2006. — 768 с.
16. Ялом, И. Экзистенциальная психотерапия / И. Ялом. — М.: Класс, 1998. — 576 с.
17. Baessler, J., Aspects of meaning of life in different subcultures in Peru / J. Baessler, R. Oerter // Psychological Reports. — 2003. — Vol.92. — P. 1119–1130.
18. Bar–Tur, L. Sources of meaning in life for young and old Israeli Jews and Arabs / L. Bar–Tur, R. Savaya, E. Prager // Journal of Aging Studies. — 2001. — № 15. — Р. 253–269.
19. Bouckenooghe, D. The Prediction of Stress by Values and Value Conflict / D. Bouckenooghe, M. Buelens, J. Fontaine, K. Vanderheyden // The Journal of Psychology. — 2005. — Vol.   139(4). — P. 369–382.
20. Burke, R. Organizational values, work experiences and satisfactions among managerial and professional women / R. Burke // Journal of Management Development. — 2001. — Vol. 20. — P. 346–353.
21. Oles, P. Wartosciowanie a osobowosc / P. Oles. — Lublin: KUL, 1989. — 201 s.
22. Pan, J.–Y. Acculturative stressor and meaning of life as predictors of negative affect in acculturation: a cross–cultural comparative study between Chinese international students in Australia and Hong Kong / J.–Y. Pan, D. Wong, L. Joubert, C. Chan // Australian and New Zealand Journal of Psychiatry. — 2007. — Vol. 41. P. 740–750.
23. Pan, J.–Y. The Protective Function of Meaning of Life on Life Satisfaction Among Chinese Students in Australia and Hong Kong: A Cross–Cultural Comparative Study / J.–Y. Pan, D. Wong,  L. Joubert, C. Chan // Journal of American College Health. — 2008. — Vol. 57. — № 2. — P. 221–231.
24. Popielski, K. Psychologia egzystencji: Wartosci w zyciu / K. Popielski. — Lublin: KUL, 2008. — 308 s.
25. Prager, E. Sources of personal meaning for older and younger Australian and Israeli women: profiles and comparisons / E. Prager // Aging and Society. — 1997. — № 17. — Р. 167–189.
26. Prager, E. The development of a culturally  sensitive measure of sources of life meaning / E. Prager, R. Savaya, L. Bar–Tur // Exploring existential meaning: Optimizing human   development  across life span / G. T. Reker, K. Chamberlain (eds.). — Thousands Oaks: Sage, 2000. — P. 123–136.
27. Sagiv, L. Value priorities and subjective well–being. Direct relations and congruity effects / L. Sagiv, S. Schwartz // European Journal of Social Psychology. — 2000. — Vol. 30. — P. 177–198.
28. Shek, D. T. L. Meaning in life and psychological well–being: An empirical study using the Chinese version of the Purpose in Life Questionnaire / // The Journal of Genetic Psychology. — 1992. — Vol. 153. — P. 185–200.
29. Steger, M. F. The meaningful life in Japan and the United States: Levels and correlates of meaning in life / M. F. Steger, Y. Kawabata, S. Shimai, K. Otake // Journal of Research in   Personality. — 2008. — Vol.42. — P. 660–678.
30. Taris, R. (2001). Longitudinal examination of the relationship between supplies–values fit and work outcomes / R. Taris, J. Feij // Applied Psychology: An International Review. — 2001. — Vol. 50. — P. 52–80.
31. Wong, P. T. Implicit theories of meaningful life and the development of the Personal Meaning Profile / P. T. Wong // The Human Quest for Meaning: A Handbook of Psychological Research and Clinical Application / P. T. Wong, P. S. Fry (Eds.). — Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum, 1998. — P. 111–140.

Научно-практическое издание «Психологический журнал»